12 марта 2019
Благотворительный центр «Пространство общения», который помогает детям и взрослым с нарушениями развития, запустил новую акцию «Психотерапия за пожертвование».
Ее участники — специалисты разных школ психотерапии и психологии, которые согласились перевести гонорар за первую консультацию с пациентом в пользу «Пространства общения». На странице «Психотерапии за пожертвование» можно выбрать понравившегося профессионала и узнать у координатора (по номеру телефона +7 963 615 64 32) проекта стоимость дебютной сессии. Эти средства будут направлены на помощь детям — подопечным центра.
Прошлым летом «Пространство общения» запустило проект «Общий город», в рамках которого обучало персонал кафе и ресторанов взаимодействовать с посетителями с ментальными особенностями.
Ссылка на материал
Домашний очаг. «Мама, а что у мальчика с ручкой?» Как научить ребенка общению с особыми детьми
29.01.2019
Анастасия Рязанова, психолог и директор центра развития и социализации людей с нарушениями развития «Пространство общения», рассказывает, как научить своего ребенка взаимодействовать с особыми детьми и почему это для нас так сложно.
Что делать, если ребенок встретил в песочнице человека с особенностями развития?
В некоторых странах считается невежливым и даже неприличным игнорировать такого ребенка и его родителей, если вы оказались вместе на детской площадке, а у нас часто вокруг такой семьи образуется вакуум.
Почему это вообще сложная тема? Кто в этом виноват?
Если честно, это сложная тема для родителей, а не для детей. Дети, особенно дошкольники, могут вообще не замечать, что тут у ребенка — особенности. Они просто играют. Иногда более успешно, иногда менее.
У них могут возникать «неловкие» вопросы: «А почему он не говорит? А почему он не ходит? А что у мальчика с ручкой?». Если взрослые, его собственные родители и родители «особого» ребенка, спокойны, они могут просто и коротко ответить, помогают найти общий язык, то все очень быстро разрешается, и дети играют вместе.
Взрослые люди просто сами иногда не знают, как расценить то или иное поведение «странного» ребенка, опасно оно или не опасно, как сделать так, чтобы всем было комфортно и интересно.
А вдруг «мой ребенок научится плохому»? А вдруг мы сделаем или скажем что-то обидное для него или для его родителей? Как будут развиваться отношения в этой песочнице? Взрослый сам не знает, то ли подойти и поприветствовать, то ли держаться подальше. Нет устоявшихся социальных ритуалов, точнее мы только начинаем их вводить. Ведь по‑прежнему живы страшные стереотипы в отношении людей с инвалидностью. Например, «этим можно заразиться», «это результат неправильного образа жизни родителей — надо держаться подальше».
Когда надо говорить с ребенком о том, что есть дети с нарушениями развития?
Этот разговор может начаться в любом возрасте, просто он будет разным. Когда ребенок маленький, родители ведь всегда комментируют, что это — мальчик, а это — девочка, вот Маша пока не говорит, а ты уже знаешь, как сказать вежливо. Важно, чтобы этот разговор был на уровне ребенка и по возрасту ему, сложные и очень развернутые поучения могут погасить естественное любопытство и легкость малыша. Зато в начальной школе возможны уже более сложные и долгие разговоры. Здорово, что есть в помощь мультфильмы. Например, «Кастрюлька Анатоля», «Струны» , «Про Диму» , или книга Перниллы Стальфельт «Одного поля ягоды», истории Дэвида Макки про Элмера, слона в клеточку. Рассказ Рэя Брэдбери про голубую пирамидку «И все-таки наш».
Если ваш ребенок сказал бестактность инвалиду – это кошмар? Что делать?
Конечно, нет. Бестактность и неловкость часто возникают в начале общения, их порождает новизна ситуации. Для такта всегда нужно время, опыт и понимание. Бестактность – не провал, а всего лишь отсутствие опыта. Родитель всегда может принести извинения, помочь подобрать уважительную форму обращения или вопроса, просто улыбнуться и этим исправить ситуацию, помочь продолжить общение. Тут опасно отругать ребенка, ведь он может решить , что лучше обходить «особого» ребенка стороной или, что еще хуже, решит отомстить за собственный «провал»
Как преодолевать неловкость и надо ли это делать?
Как правило, дети сами находят выход, если взрослые рядом настроены доброжелательно и готовы подсказать варианты. Для начала нужно просто дать время. Например, к одной знакомой мне семье должны были прийти гости с «хрупким» ребенком, у которого повышена ломкость костей. Мама предупредила своих детей, которые очень любят возню и активные игры, что прыгать и залезать на эту хрупкую девочку не нужно, потому что для нее это опасно. Взрослый может подсказать, какие игрушки выбрать, как вместе провести время. Но еще раз повторюсь, что часто неловкость в этой теме — это то, что мучительно переживают взрослые, а реакции детей могут быть значительно проще. Помогайте создать безопасную среду, а дальше дайте детям свободу.
Как остановить травлю ребенка с инвалидностью в детском коллективе, если вы узнали о ней? И как ее останавливать не надо?
К сожалению, травля достаточно распространена, и любые различия (совсем не обязательно инвалидность) могут стать поводом для систематического агрессивного преследования. Поскольку суть травли — насилие, то негативные последствия могут быть не только для непосредственных участников, но и для свидетелей тоже. Тех, кто знает и видит, но непосредственно не участвует.
Есть огромная проблема в том, что взрослые далеко не всегда знают о том, что происходит. Однако если взрослые узнали, то действовать должны быстро и определенно. Прежде всего, взрослый должен ясно дать понять, что травля неприемлема. Замалчивать проблемы — преступно.
И эти ситуации не решаются на уровне отношений двух детей/семей, речь не идет об их специфических качествах, например, агрессивности нападающего и виктимности (то есть предрасположенности стать «жертвой») пострадавшего, травля — это проблема всей группы, в которой она оказалась возможной. Взрослый, например, учитель, своим отношением может провоцировать травлю. К сожалению, сейчас распространена позиция упора на образование в детских организациях, особенно в школах, на получение знаний, а не на воспитательную работу. А с детским сообществом всегда нужно работать на объединение, специально придумывать игры и дела, способствующие совместной работе.
Позиция учреждения по этому вопросу должна быть четко сформулирована и донесена до всех родителей всех детей группы или класса. За детской травлей мы часто можем обнаружить позицию взрослых, родителей других, «обычных» детей. Просто там, где взрослые действуют тоньше, дети часто непосредственны.
Кстати, некоторые родители детей с особыми потребностями могут сами скрывать информацию о своем ребенке, боясь стигматизации и травли, и это также неправильно. Если класс инклюзивный, в нем есть дети с особенностями, то все должны понимать, как это устроено, а учитель — «объединять» коллектив.
Работа на объединение должна быть всегда, она и предотвращает насилие, и лечит. Индивидуальные «разговоры по душам», запугивания, призывы «жалеть слабого» к тому, кто травит, и напротив советы «терпеть», «давать сдачу», разговоры о том, что «ты сам виноват» не являются в полной мере эффективными стратегиями, а зачастую только усугубляют положение дел. В некоторых ситуациях, особенно если наблюдается бездействие взрослых, ребенка, которого травят, придется переводить в другую группу, другое учреждение — там все может сложиться по‑другому.
***
В центре «Пространство общения» работает инклюзивная группа для детей от 5 до 8 лет — «Играем в театр». В ней дети с особенностями и без встречаются раз в неделю, чтобы вместе составлять карту мира. Каждое занятие — новая страна, которую ребенок познает с помощью национальных игр, кухни (каждую встречу дети готовят вместе какое-то блюдо), сказки, превращаемой к концу путешествия в кукольный спектакль.
Также у центра есть проект «Общий город» — тренинги для сотрудников сферы услуг по взаимодействию с клиентами, имеющими ментальные нарушения. Целевая аудитория тренингов — персонал кафе и ресторанов. Но специалисты центра постараются помочь и в ином случае, если речь идет об общественном месте, и у представителей есть запрос. Проект реализуется при поддержке Комитета Общественных связей города Москвы.
Ссылка на материал
Милосердие.ru. Как социализировать ребенка с ДЦП?
10.09.2018
Ребенку с ДЦП социализироваться сильно сложнее, чем обычному. Что мы можем посоветовать родителям? Как ведет себя общество?
Фото с сайта cerebralpalsyguidance.com
Разговор с психологом и нашим директором Анастасией Рязановой.
Главное для социализации: мир безопасен
Социализация начинается в семье. Первый опыт отношений на доступном ему уровне учит любого ребенка, в том числе и ребенка с ДЦП, адаптироваться к действительности и происходящему вокруг него.
— Родители откликаются на потребности детей, и помимо прямого решения возникающих проблем (голодный, мокрый – накормить, переодеть и т. п.), учат саморегуляции, – рассказывает Анастасия. – Ребенок расстроен, плачет, мама похлопывает его, покачивает, возвращая его внимание внутрь себя. Он усваивает, что монотонный ритм, знакомый запах, тепло – успокаивают, что можно переходить из состояния возбуждения в состояние расслабления. Это очень важный навык.
Самое важное для раннего возраста – ощущение, что мир и отношения надежны и безопасны, что близкие люди достаточно чутки и им можно доверять.
К тому же взрослый рядом – это интересно и приятно. Родители комментируют и называют предметы и явления, ребенок осваивает свое тело, мир отношений и предметов, постепенно понимая и различая все больше и больше. Постепенно обозначаются «свои» и «чужие», появляются первые ритуалы, первые «люблю» и «не люблю».
Пока ребенок маленький, взрослый в большой степени следует за ребенком и его желаниями. Затем потребности и желания усложняются. Ребенок хочет, чтобы все было так, как он придумал: не чтобы папа положил сережки мамы на тумбочку, а чтобы это сделал я, поэтому пусть папа их заберет с тумбочки, даст мне, а я уже положу! Или: я решаю, кто сегодня сидит за рулем! Я не хочу надевать на улицу эту куртку! Я хочу наступить на ступеньку именно правой ногой, а наступил левой!
И здесь задача родителей объяснить, что не всегда все движется так, как ты хочешь, и ты можешь быть расстроен по этому поводу, иногда это очень грустно, бывает, кажется просто невыносимым, но это можно пережить и мы рядом.
Родители учат ребенка, что можно опереться на что-то еще: «к сожалению, это уже невозможно сейчас, но мы можем пережить это вместе», «завтра ты попробуешь сделать что-то другое сам, у тебя полно других интересных дел, которыми ты можешь заняться прямо сейчас, и если не получилось – это вовсе не значит, что мир тебя не любит», «да, давай попробуем выйти на улицу без куртки, но прихватим ее с собой, вдруг понадобится».
Задача родителей – дать возможность делать самые разные вещи самостоятельно, насколько это возможно, ненавязчиво обеспечивая безопасность, но все же приобретая свой собственный опыт.
Со временем ребенок сам начинает понимать, что условия, правила и границы могут быть разными – с мамой и папой, бабушкой и дедушкой, дома и на улице… Он учится сосуществовать с другими людьми и находить решения для разных ситуаций.
Учиться договариваться и управлять собой ребенок должен опираясь на ощущение безопасности и доверия.
Усвоив эти навыки в домашнем микросоциуме, ребенок легче встраивается в социум на площадке, в образовательном или медицинском учреждении – везде, где ему нужно общаться с другими людьми.
Как избежать выученной беспомощности
Фото с сайта jamesandlianne.com
Ребенку с ДЦП сложнее даются эти адаптационные механизмы. Ему бывает тяжело справляться с собственным телом, которое не слушается.
— За первые несколько лет жизни мы научаемся контролировать свое тело, и оно нам подчиняется, – поясняет Анастасия Рязанова. – Хочу, чтобы рука туда двигалась – и она двигается. В более зрелом возрасте мы можем совершенствоваться в этом: хочу, чтобы рука красиво двигалась – иду на танцы; хочу, чтобы была сильной – иду на фитнес.
А у человека с церебральным параличом все не так. Рука то делает какие-то лишние движения, то висит вяло, то не может попасть в цель; если есть тяжелые нарушения зрительных нервов и не видна часть объектов и пространства, то непонятно, куда ее двигать, и так далее.
Более того, психологическое состояние мамы и папы ребенка может быть достаточно сложным. Надежды толкают семьи на постоянные реабилитации, и дети проводят много времени вне дома, в поездках, лишенные нужной малышу стабильности и привычной обстановки. Ребенку с церебральным параличом нужно прорываться через эти трудности, но довольно часто он оказывается в такой системе реабилитационной помощи, которая не способствует прорыву, а наоборот.
— Нередко, — рассказывает психолог, — реабилитация устроена так, что воспринимает ребенка пассивный объект, который надо просто тянуть и гнуть в разные стороны, мять, тереть, учить совершать «правильные» движения. Но ведь ребенок делает усилия не для того, чтобы было «правильно», а для того, чтобы игрушка зазвенела, паровозик поехал.
Движения – это средства к достижению значимых, понятных ему целей.
Когда нет ориентации на осмысленность, на практичность навыков, а есть подход: «Я работаю с твоей ногой/рукой/разминаю твой язык – не мешай мне, а больно – терпи!», вырабатывается и закрепляется ощущение бессмысленности и абсолютной беспомощности.
И тут есть еще одна проблема: церебральный паралич – это следствие нарушений в центральной нервной системе и у некоторых людей в связи с этим могут быть дополнительные трудности. Может быть небольшой ресурс, низкие работоспособность и темп, быстро возникающая усталость, сложности с пониманием ситуации, коммуникацией, мотивацией… Часто ДЦП сопровождается эпилепсией, и приходится прибегать к довольно сильным лекарствам, которые также влияют на общий уровень активности. Здесь много нюансов, и если эти вещи не учитываются, то в результате мы видим напуганного человека, которому вообще ничего не хочется и ничего не нужно.
Но есть и другой сценарий. Когда реабилитация основывается на подходе: «тебе это интересно, ты этого хочешь, ты сейчас сам начнешь/уже начал это делать, а я тебе только чуть-чуть помогу», когда взрослые мягко поддерживают и, создавая границы безопасности и предоставляя определенные средства, дают возможность ребенку действовать самому. Например, если ребенок хочет поучаствовать в приготовлении салата, можно закрепить предметы на столе, а нож подобрать такой, чтобы он не выпадал из руки. И это даст свои результаты:
— Между прочим, — признается Анастасия Рязанова, — из ребят с особенностями развития, с которыми я работала, самые волевые, чье упорство вызывало уважение, были ребята с церебральным параличом. Люди, которые преодолевают такую немощь собственного неуправляемого тела и научаются жить и справляться с этим, это люди с очень сильной волей.
Детская площадка: налаживаем контакт с детьми
Фото с сайта shieldhealthcare.com
Зачастую общение ребенка с ДЦП ограничено семьей и детьми, с которыми он встречается в реабцентре, санатории, специализированном саду или школе. Инклюзия пока не очень понятная для России вещь.
— В нашей стране, когда ребенок с функциональными ограничениями оказывается на детской площадке, вокруг него может образоваться пустая зона, — рассказывает Анастасия Рязанова. – А во многих странах, чтобы не выглядеть невежливым человеком (а еще хуже, если тебя заподозрят в сегрегации) принято подойти, заговорить, помочь детям установить контакт. Но, конечно, репутация – это далеко не основное. Основное – это отсутствие страха. У взрослых есть понимание, что первая встреча может быть не совсем простой, поэтому можно помочь всем участникам. Если дети растут в сообществе, где так принято, то они тоже не пугаются, воспринимают ребенка с особыми потребностями спокойно и знают, как можно играть вместе.
Когда у нас в центре бывают инклюзивные программы, мы не замечаем особого страха у детей, бывает первоначальная неловкость или интерес, если ребенок, например, кричит или не ходит – это привлекает внимание других детей. Но если спокойно объяснить и помочь, то они без проблем общаются дальше. Они могут делать что-то вместе, потом не вместе – потому что темп и возможности разные. Если ребенок на коляске, то другие дети могут воспринимать его как «младшего», но при этом общаться с ним. Когда взрослые не демонстрируют беспокойства, то дети находят варианты взаимодействия. А иногда – даже не замечают, что что-то не так.
Родитель ребенка с ДЦП также может мягкими объяснениями и личным примером способствовать налаживанию контакта между своим и другими детьми.
— Родителям человека с церебральным параличом не всегда бывает ловко, — поясняет психолог, — может быть, они еще не научились терпеливо отвечать, бывает, что еще очень сильно болит и у самих нет ответа на какие-то вопросы. Например, кто-то спрашивает: «Почему он не ходит?» И хочется резко ответить: «Да мы тут бьемся целыми днями, чтоб он ходил!» Пока это еще очень остро, сложно сказать: «К сожалению, он когда-то так сильно заболел, что не научился ходить. Классно, что ты ходишь. А ты можешь придумать игру, где ходить не обязательно?» Когда взрослый может произнести это спокойно, показывая, что это не конец жизни, что в жизни этого ребенка есть свои радости, своя полнота, что интересы могут быть общими, это и есть технология налаживания контакта.
Инклюзивное образование: как это должно быть
Фото с сайта cerebralpalsyguidance.com
Для неформального общения какие-то особенные технологии не нужны, но в нем нет и общих задач. Взаимодействие может длиться, пока комфортно его участникам, и участники могут, но не должны достигать результата или узнавать что-то новое. Совместный учебный процесс – это уже другая история, говорит Анастасия Рязанова:
— К сожалению, пока в России инклюзивное образование чаще всего понимается как единая программа, по которой учатся как дети с особенностями, так и без. Может быть, программа немного упрощена, но в целом, все учатся одному и тому же и получают одни и те же навыки. Но дело в том, что дети с церебральным параличом могут довольно сильно по своим возможностям отличаться от сверстников. Смысл инклюзии не в том, чтобы все учились одинаково и приобрели одинаковые умения. Смысл в том, чтобы они научились взаимодействовать в рабочем процессе.
Анастасия Рязанова рисует идеальную картинку организации процесса в инклюзивной школе: например, дети делают общий учебный проект, каждый получает задание в соответствии с возможностями и способностям – одни будут искать и вычленять нужную информацию, другие будут структурировать и записывать ее, кто-то будет просто раскрашивать плакат.
— Если в, так скажем, классической школе работают учителя-предметники, то в инклюзивной – они помимо знаний в предметной области обладают специфическими организаторскими умениями. Они должны владеть навыками управления детским коллективом и уметь сформировать в этом коллективе способность к совместной деятельности и самоорганизации.
Тогда постепенно формируется сообщество, которое в случае появления в нем человека с особыми потребностями, способно само позаботиться о нем. Не нужны бешено дорогие программы для того, чтобы включить взрослого человека с церебральным параличом или другими особенностями развития в социум. Механизм уже существует. Если, например, директору библиотеки предлагают взять на работу человека с инвалидностью, а он с ним лично или с человеком с похожим диагнозом просидел за одной партой с детского сада до 8 класса, пока один не пошел в старшую школу, а потом в колледж, а другой – в специальную учебную мастерскую, то почему он будет отказывать? Его будут скорее интересоваться гарантии, что работа будет выполнена. Эту гарантию берут на себя сервисы по трудоустройству людей с инвалидностью. А в остальном — «Какие проблемы?»
Анастасия Рязанова, психолог, директор Центра развития и социализации детей и взрослых с нарушениями развития «Пространство общения».
Многие люди с ДЦП очень «социальны»
Пока такой путь включения любого члена общества в социум пролегает далеко от России. Наш общий социальный опыт в этом плане еще слишком мал. Тем не менее, изменения есть, уверена психолог Анастасия Рязанова:
— Я работаю в этой области с 1996 года и вижу, что движение есть. Раньше были «необучаемые дети», а когда мама выходила с ребенком с ДЦП на улицу, то слышала вслед: «Наркоманы, проститутки, нарожали!» Для детей с не самыми тяжелыми уровнями нарушениями движения и сохранным интеллектом были специальные школы, но в основном — психоневрологические интернаты. Никто не говорил про доступную среду. Если нарушения были заметно выражены, никто вообще не говорил про трудоустройство. Были очень плохие коляски, не было нормальной ортопедии и тех технических средств и приспособлений, которые есть сейчас. Об альтернативной коммуникации (для тех, кто не может говорить привычным способом) и речи не было.
А вот сегодня стоит вопрос о том, что должна быть возможность «расписаться» в ЗАГСе для тех, кто в силу тяжести нарушений в области движения не может удержать ручку. Двадцать лет назад такие разговоры вообще были немыслимы. Сегодня люди с церебральным параличом и их близкие делятся опытом, рассказывают о своей жизни, заявляют о правах.
Когда родители все спокойнее и все чаще выходят со своими детьми на площадку, в магазин, в кафе, они и их дети становятся видимыми. Постепенно накапливается опыт взаимодействия. Общество в целом перестает воспринимать такую ситуацию как опасную, возмутительную и тревожащую его спокойствие. И начинает видеть не паралич, а человека.
А между прочим, многие люди с церебральным параличом очень «социальны», очень хотят быть с другими людьми, делать что-то вместе, общаться, дружить и очень это ценят.
Наверное, самый галантный человек, которого я знаю, это человек именно с церебральным параличом. Когда я его встречаю, у него всегда есть конфеты для девушек, своей тросточкой он пододвигает тем, кто ему симпатичен, стулья, приглашая посидеть и поболтать. Большинство современных мужчин так не делают. А он делает. И ему приятно, и нам.
автор Александра ОБОЛОНКОВА
ссылка на материал
“МК”: персонал кафе научат встречать людей с нарушениями
12.07.2018
Сотрудников столичных кафе и ресторанов научат принимать посетителей с ментальными особенностями. В рамках проекта «Общий город», созданного благотворительным центром «Пространство общения», психологи ведут борьбу со стереотипами об аутизме и о других психических заболеваниях. На тренингах преподаватели отвечают на неловкие вопросы и вместе с персоналом разбирают предыдущий опыт столкновения с особенными людьми.
Пройти программу обучения могут сотрудники любого заведения общественного питания. Она проводится на некоммерческой основе и состоит из трех этапов.
На первом этапе психологи проводят анкетирование персонала — всего 10–15 простых вопросов. Обращают внимание на общение с людьми, имеющими ментальные нарушения, не только в работе, но и в личной жизни. По словам pr-менеджера центра «Пространство общения» Софии Шайдуллиной, зачастую боязнь контакта с подобными гостями возникает из детства. Неудачный случай в школе, увиденная сцена на улице откладываются в памяти, питают страх или даже неприязнь. Начинает казаться, что общение с такими людьми невозможно.
— Один официант, например, признался, что в школе вместе с ним училась девочка с особенностями умственного развития, — рассказывает Шайдуллина. — Она могла неожиданно закричать, снять штаны. С ней никто не дружил. Из-за ее конфликтного поведения ее обижали. Из рассказа этого официанта стало понятно, что и он был среди ее обидчиков. В рамках проекта мы работаем с людьми вроде него. Мы не говорим, что он виновен. Мы говорим, что он не понял ее. Чтобы работать с негативными воспоминаниями, мы делимся положительным опытом, другим восприятием, которое услышали от других людей. Этому официанту, например, мы рассказываем об успешном бизнесмене, дети которого учатся в инклюзивной школе. Наблюдая за своими детьми и за детьми в школе, он понял, что там никому даже в голову не придет устраивать травлю ребенка с инвалидностью, и радуется, что в наши дни это так. Лицо нашего официанта во время этого рассказа менялось, он понимал, что как взрослый может и должен уже отнестись к своему, пусть даже плохому опыту, по-другому.
Личная работа с персоналом проводится на полуторачасовом тренинге — это уже второй этап программы. Конечно, все рассказать за столь короткое время нельзя, но это и не нужно. Следует лишь убедить людей, что общение возможно, что оно не опасно. «Если вы ведете ресторанный бизнес, ваши двери должны быть открыты для всех», — говорит София.
Она продолжает: «Первое, чему следует научиться сотрудникам кафе и ресторанов, — делать паузу между эмоцией и реакцией. Это трудно. Допустим, ты увидел в заведении человека с аутизмом, который начал кричать, махать руками. Понятно, что ты растеряешься. Что предпринять, когда сразу хочется самому убежать от странного? Трудно рассуждать в ситуации, когда ты сам жутко испуган. В этот момент нужно взять паузу и задать вопросы, прежде всего себе. Расстроят ли мои действия родственников этого человека? Настолько ли происходящее опасно, чтобы убегать или кричать на этого посетителя самому? Родителям детей с особенностями, например, самим нелегко. Проще сидеть дома в четырех стенах, потому что каждый поход в кафе — это не та история, когда ты приходишь, пьешь кофе и расслабляешься, забывая обо всем. Есть исследование, показавшее, что у мам детей-инвалидов уровень стресса чуть ли не как у человека в зоне боевых действий».
На тренинге дают и более практичные советы, например, можно предложить более удобную посуду, если видно, что ребенка трудно кормить. Помимо общения и ответов на вопросы персоналу показывают видео, раздают брошюры. Одна из них, например, посвящена тому, что делать, если у гостя случился эпилептический приступ. Медицинской теории немного — нет задачи сделать из сотрудников кафе специалистов на все руки. В брошюре даны лишь основные рекомендации, например, «можно положить что-нибудь мягкое под голову, чтобы минимизировать травмы при приступе».
Когда после тренинга проходит некоторое время, в кафе приглашают подопечных центра — семьи с детьми, у которых есть ментальные особенности. Это третий этап программы обучения. Потом с персоналом еще раз общаются. Многие говорят, что им стало легче работать.
— Конечно, проблема не уйдет после одного тренинга полностью, говорит София. — Она наследие советского прошлого, когда инвалидов не было в общественных местах — остается пока еще сидеть в некоторых головах. Но борьба идет, стереотипы рушатся. А идеологи проекта стремятся охватить все больше массовых точек общепита.
автор Юлия Углова
ссылка на материал
The Village. Начал работать проект “Общий город”
The Village. Как вести себя, если человеку с аутизмом плохо?
04.06.2018
27 мая в Москве сотрудники полиции грубо задержали молодого человека с аутизмом за «громкие крики». По словам полицейских, мужчина «представлял опасность для прохожих, проявляя агрессию». Его доставили в отделение, где более трех часов держали в наручниках. Мать молодого человека писала о неподобающем поведении полицейских, которые, по ее словам, душили ее сына и в целом обходились с ним грубо. The Village узнал у психолога Анастасии Рязановой о том, как понять, что перед вами человек с аутизмом, и чем ему помочь.
Почему люди с особенностями ведут себя странно и опасно ли это
АНАСТАСИЯ РЯЗАНОВА
психолог, директор центра развития и социализации детей и взрослых с нарушениями развития «Пространство общения»
Люди с особенностями развития и разными ментальными проблемами часто ведут себя нетипично. Мы не привыкли к необычному поведению, поэтому оно вызывает у нас опасения и страх. Например, молодой человек, которого недавно задержали, кричал на улице, и ему якобы было плохо. Но мы не знаем на самом деле, почему он так себя вел. Может быть, он кричал, потому что ему было интересно кричать. Может быть, он кого-то звал или ему нравилось, как красиво отражается звук его голоса.
Но наше общество воспринимает любое странное поведение как неадекватное. А ведь часто люди с особенностями развития вполне хорошо себя контролируют. Например, вы сидите в метро, а рядом сильно раскачивается человек. Может быть, ему сложно и дискомфортно справляться с ситуацией в транспорте, а может быть, он просто ловит вибрации поезда и ему интересно, что происходит с его телом. Он просто по-другому проживает реальность. Он может не уметь говорить, но при этом хорошо ориентируется в пространстве. И вот вы сидите, а человек над вами раскачивается и мычит. Вы можете подумать, что он сейчас на вас нападет, и начинаете реагировать на его поведение как на агрессию — тоже начинаете себя вести беспокойно. Этим вы вызываете беспокойство в нем. Дальше ситуация может развернуться как угодно.
Что делать, если человек рядом ведет себя странно
Первое, что нужно сделать, — вдохнуть, выдохнуть и попробовать успокоиться. Потому что, даже если происходит что-то опасное, спокойствие вам понадобится. Если на вас не нападают, то беспокоиться не о чем, просто человек находится на своей волне. Понаблюдайте, как разворачивается ситуация. Если напряжение нарастает, посмотрите, нет ли рядом близких или знакомых этого человека, потому что они знают, как правильно его успокоить. Может быть, ему нужно положить руку на плечо, а может быть, наоборот, отстраниться и соблюдать дистанцию. Если никого рядом нет, то спокойно и ясно, без большого количества слов, спросите, нужна ли помощь. Еще знайте, что обычно у таких людей на одежде или во внутреннем кармане написаны их адреса.
Если же человек представляет опасность, то надо звонить в полицию. Но случай, который произошел недавно, разрушает доверие граждан к этому органу. Наша система часто действует карательным образом. Там умеют взять, схватить и посадить. Полицейские могут кричать и вести себя с позиции силы, что только нагнетает обстановку. Они так себя ведут, потому что мало знают про людей с особенностями и мало с ними общаются.
Как отличить человека с особенностями от пьяного или наркозависимого
Любой житель нашей страны имеет право находиться в любом общественном месте, будь то детская площадка, магазин, кафе или транспорт. Поэтому нам всем нужно учиться договариваться. Полиция, сотрудники кафе и магазинов должны уметь помогать, если кто-то ведет себя непривычно. У них же есть стратегия поведения с пьяными, а с людьми с особенностями — нет. Кстати, отличить их несложно: от пьяного всегда сильно пахнет. А если человек под наркотиками, то у него, скорее всего, будут расширены зрачки.
Людям с особенностями развития тоже нужно учиться, как вести себя в общественных местах и справляться со стрессом. А обществу нужно иметь больше контактов с такими людьми.
автор Таня Симакова
ссылка на материал
Правмир. Если человек кричит и дерется, он страдает?
22.05.2018
Мультики Леня смотрит так: скачет по комнате, с разбега всем телом бросается на стол. Он родился вроде бы абсолютно здоровым, только с раскрытыми пальчиками. Невролог потом скажет, что это явный признак травмы шейного отдела. В год Лене поставили задержку развития, в два – ДЦП, в четыре – аутизм. Как и чем Лене и таким, как он, помогают в центре «Пространство общения».
Сережа в "Пространстве общения". Фото: Андрей Колб
Мы принимаем более 57 тысяч решений в сутки
Для человека с аутизмом наш мир – это хаос. Мы постоянно спешим куда-то – на важную встречу, закончить работу, приготовить обед, забрать или отвезти, спросить или сообщить, решить, освоить, найти, добраться из одного пункта в другой и т.д. При этом мы все время чего-то ждем – автобуса, ответа на имейл, пока закипит вода, в очереди к врачу, в кафе или в ресторане, на кассе в магазине… Спешка и ожидание в нашей жизни достаточно резко сменяют друг друга, но мы не видим в этом никакого противоречия. А каждая ситуация предполагает миллионы вариантов ее проживания. Мы примерно знаем “что”, но не знаем “как”. Наш мозг, как очень гибкий, точный и быстрый компьютер, за секунды рассчитывает цепочки последовательностей, каждая из которых приводит нас к примерно одинаковому результату. Сами того не замечая, мы “купаемся” в тысячах вариантов и каждую секунду принимаем маленькое решение – каким образом провести следующую. Выпить воды, прочитать сообщение, сделать важный звонок или почесать нос. Это примерно 57600 решений в день (при условии, что около 8 часов отводится на сон).
Сережа. Фото: Ольга Павлова
И если проанализировать каждое наше действие, каждый шаг, каждое слово, каждую мысль и каждое возникающее в нас чувство, то окажется, что мы крайне непостоянны, спонтанны, импульсивны. Каждый день мы проходим знакомый маршрут немного по-разному, а иногда с серьезными отклонениями.Мы наливаем себе кофе или чай в разные чашки, а если даже в одну, то меняем толщину струи или ставим в разные места на столе, или выпиваем ее за большее или меньшее время разным количеством глотков. Мы произносим за день сотни тысяч слов в самых невероятных комбинациях. Наши мысли скачут с одного на другое, наши реакции сложны и разнообразны…А «компьютер» человека с аутизмом зависает
Как себя чувствует человек с аутизмом в этом мире? Представьте, что вы пришли в ваш любимый супермаркет, в который ходили несколько лет подряд и давно изучили, какой товар в каком ряду на какой полке. Могли с закрытыми глазами найти любимые макароны или достать бутылку воды. И вдруг все изменилось. Местами поменялись отделы, изменились сами продукты. Этикетки, фирмы, цена – все новое. Эти марки вам неизвестны, вы не знаете, какой у продуктов вкус, вам не знаком состав и вы не понимаете, что из них можно приготовить. Представьте, что такие перемены происходят каждую неделю.Представьте, что каждый день у всех приложений на вашем телефоне полностью меняются интерфейс, функции и даже иконки. Когда вам нужно срочно позвонить, вы попадаете в фотогалерею, а вместо почты открывается навигатор.Что вы почувствуете? Раздражение и беспомощность!
Сережа в “Пространстве общения”. Фото: Андрей Колб
Мозг человека с расстройством аутистического спектра просто не успевает реагировать на стремительно меняющийся вокруг него мир, параллельно отслеживая, что происходит внутри, и, составив за секунды более-менее полную картину, молниеносно принимать маленькое решение. Он “тормозит”, а реальность вокруг часто требует от нас, чтобы мы делали, говорили, чувствовали и думали одновременно!
“Компьютер” человека с РАС зависает. С одной стороны, ему сложно приспособиться к бесконечно меняющемуся, непостоянному миру. Ему сложно принимать решения, потому что он часто не понимает, что происходит вокруг.
С другой стороны, и окружающим сложно понять, что ему нужна помощь. И, что еще важнее, – какая именно помощь нужна. Когда человек громко кричит, дерется, кусается или крушит стены, мысль о том, что он страдает, вряд ли будет первой мыслью, пришедшей в голову тому, кто находится в этот момент рядом с ним.
Леня с психологом Анастасией Сигуновой на улице. Фото: Елена БалакиреваПытались приучить к дисциплине, а надо было просто понять
Когда я впервые увидела Сережу, он был очень тихий и грустный. Мы бы сказали, “типичный аутист” – такой, какими людей с расстройством аутистического спектра (РАС) принято видеть в обществе: молчаливыми, замкнутыми, погруженными в свои мысли…
Я познакомилась с ним в центре развития и социализации детей и взрослых с ментальными нарушениями “Пространство общения”, куда Сережа дважды в неделю ходит на занятия.
Сережа в “Пространстве общения”Фото: Марина Меркулова
Сережа и другие дети вместе с педагогами составляли “план дня” при помощи специальных карточек-картинок – последовательность, которая бы иллюстрировала, чем будут заниматься ученики в ближайшие пару часов. По плану был поход в магазин за продуктами.
Сереже надо было найти карточку магазина, карточку одежды, карточки продуктов, которые он хочет купить, карточки, объясняющие, как он будет их готовить, и выложить из них последовательность на специальной липкой ленте.
Сережа в магазине с психологом Алиной Глембоцкой. Фото: Андрей Колб
Общение с помощью картинок, то есть с помощью метода альтернативной коммуникации, – единственная возможность для таких людей, как Сережа, вступить в контакт с окружающим миром. “Сережа знает уже около 200 картинок – это его словарный запас, – объясняет директор “Пространства общения” Анастасия Рязанова. – Из них 30-50 он сам активно использует для коммуникации, остальные предлагаем ему мы, он их понимает, но пока самостоятельно не указывает на них”.
Когда я прихожу к Сереже в гости, он “поет”: тянет тоненьким голоском одну ноту. Как будто пищит какой-то электроприбор. Так микроволновка или посудомойка сообщают о завершении цикла или холодильник сигнализирует о том, что у него открыта дверца. На несколько секунд Сережа замолкает, потом принимается снова – на полтона выше. Сережина мама Лидия говорит, что он волнуется – понимает, что мы говорим про него.
Сережа родился совершенно обычным ребенком. Он проявлял эмоции и повторял за взрослыми. Где-то с года стало проявляться нетипичное поведение. “Мы подумали, что он плохо слышит, – вспоминает Лидия. – Даже осталась медицинская справка с тех времен, подтверждающая, что он тугоухий. И правда: его зовешь – а он не реагирует. С детьми не играет, всегда сам по себе. Решили отдать в садик. Казалось, там он разговорится, подружится с детьми, с воспитателями”.
Сережа в “Пространстве общения”. Фото: Андрей Колб
Но в садике Сереже стало хуже. Он залезал по шведской стенке под самый потолок, пытаясь спастись от шума и других раздражителей. Плакал, отказывался есть, лежал где-то в углу. Дома начались проблемы со сном. Обеспокоенные родители забрали Сережу из садика, начали обход специалистов. В четыре года ему поставили диагноз “аутизм”.
Сережа посещал коррекционную школу VIII вида, но общая школьная программа для детей с умственной отсталостью ему не подошла. Он так и не выучил алфавит, не умеет читать и писать, не знает фигуры. В школе Сережа пугался шума, отвлекался на других детей, кричал, забивался под парту.
Два года Сережу водили в специализированный центр обучаться прикладным навыкам, таким как столярка, валяние. Были и занятия с логопедом. Потом в центре произошла реорганизация, Сережину группу закрыли. “Мы оказались просто нигде. Я понимала, что нужно иметь какой-то выход в социум, но я не знала, куда идти. Мало кто занимается со взрослыми с такими поведенческими проблемами, как у Сережи. Его никуда не хотели брать. Я нашла “Пространство общения” просто по запросу в поисковике. И это чудо, что мы туда попали!” – рассказывает Лидия. 
Сережа в “Пространстве общения”. Фото: Андрей Колб
Сейчас Сереже 19, в центре он уже 2,5 года. “Месяц-другой мы до конца не понимали, что с Сережей происходит, – рассказывает Анастасия Рязанова. – Мы не сразу это поняли.
А проблема в том, что, даже занимаясь какой-то любимой деятельностью, он в какой-то момент “теряет” себя. И это настолько невыносимо, что у него это вызывает приступы самоагрессии. Он мог со всего маху локтем ударить об стол. Это же больно очень!
Или пойти биться головой о стену. Внезапно, резко. А у нас в центре стенки тонкие – гипсокартон. Так вот он их проламывал – головой, кулаками, локтями… Так он пытался хоть как-то, пусть через боль, почувствовать собственное тело и показать, что ему плохо. Мог встать напротив другого человека, закусить палец и кричать”.
В “Пространстве общения” искали выход из ситуации. И в конце концов придумали, как помочь Сереже.
“Сережа хорошо себя чувствует во время динамической нагрузки, он любит ходить, может идти очень долго. Во время ходьбы он чувствует себя более стабильно. Вероятно, на него также давит ощущение ограниченного пространства. Когда педагог видит, что Сережа устал, ему трудно, он идет с ним гулять вокруг центра. Через какое-то время Сережа успокаивается, и они возвращаются”, – объясняет Анастасия Рязанова.
Сережа на улице с психологом Алиной Глембоцкой. Фото: Андрей Колб
Чтобы вернуться к ощущению тела, Сережа ложится между матами в зале или надевает специальный утяжеленный жилет, дома – залезает в спальник, а сверху его придавливают чем-то. Гулять Сережа и правда может часами. Обязательно в тяжелых ботинках и с тяжелым рюкзаком, чтобы он чувствовал вес на спине и как ступают его ноги.
Еще Сережа катается на велосипеде и на коньках, играет в хоккей, любит разгребать лопатой снег. Все эти занятия помогают ему почувствовать себя внутри своего тела, помогают понять, где начинается мир и кончается Сережа.
“При всем при этом Сережа – очень нежный человек. Он хорошо реагирует на ласковое обращение. Для него важно, чтобы его пожалели, предложили ему что-то, внимательно отнеслись к его потребностям”, – говорит Анастасия Рязанова.
“Центр перевернул мое представление о сыне. Я все старалась его построить, приучить к дисциплине, заставить слушаться. А надо было просто понять его и помочь”, – говорит Лидия.
Сережа учится альтернативной коммуникации. Фото: Ольга Павлова
Не может без эмоций
Стоило мне переступить порог, Леня уверенно берет меня за руку и ведет в свою комнату. Сажает на кровать, кладет мою руку себе на спину. Это значит “погладь” или “почеши”, как объясняет мама Маша.
“Логопед буквально по звукам строила ему речевой аппарат. Раньше мама дотрагивалась до его лица, просила повторить какое-то слово, и Леня сознательно приводил в действие определенные мышцы, чтобы это слово произнести. Сейчас некоторые слова и фразы Леня говорит сам, без подсказки: “да”, “нет”, “на”, “помоги”, “я хочу пить”, “планшет”, – рассказывает Анастасия Рязанова. – Но этих слов и фраз недостаточно для выражения его желаний. Поэтому Лене просто необходимы средства альтернативной коммуникации. И мы научили его использовать картинки”.
Леня с психологом Анастасией Сигуновой. Фото: Елена Балакирева
Леня ни секунды не сидит на месте, он в постоянном движении. Вскакивает с дивана – падает обратно на диван. Берет игрушку – кладет игрушку. Просит включить песенки – начинает прыгать под музыку. С любовью жмет случайно проходящего мимо кота. Качается на подвесных качелях. Они висят прямо в комнате, прикрепленные к потолку.
Леня достает карточку “Я хочу”, а затем карточку с изображением определенного мультфильма. Мультики он смотрит так: скачет по комнате, как кузнечик, с разбега с грохотом всем телом бросается на стол, на котором стоит компьютер, так что мне даже становится страшно, не ушибся ли он. Но Леня совершенно невозмутимо соскакивает со стола и продолжает совершать акробатические номера перед монитором. Так он “проживает” мультики. “Это эмоции, не может без эмоций!” – говорит Маша.
Леня с психологом Анастасией Сигуновой. Фото: Елена Балакирева
Леня родился вроде бы абсолютно здоровым, только с раскрытыми пальчиками. Как потом скажет Маше невролог, это явный признак травмы шейного отдела. Сначала все шло, как обычно. Однако уже в год Лене поставили задержку физического, речевого и психического развития, в два года – ДЦП, в четыре – аутизм.
Лене 12. За свою жизнь Леня ходил на самые разные занятия, в развивающие и лечебные центры. Он и сейчас посещает коррекционную школу VIII вида. В “Пространство общения” попал по совету знакомых. Основные жалобы были на проблемы с поведением.
Леня. Фото: Елена Балакирева
“Было сложно привлечь его внимание, – вспоминает Анастасия Рязанова. – Он “то бежит, то лежит”. И у людей с РАС это довольно частая проблема – проблема с саморегуляцией. А когда Леня находится в активной фазе, есть вещи, которые ему интересны, и он их немедленно совершает: может занавеску сдернуть, куда-то вылезти. Он пытается периодически попасть, например, в окно. Он следует за внезапными немотивированными импульсами. Например, Леня очень любит воду. Когда мы ездили в зимний лагерь, он узнал, что недалеко находится пруд. Леня побежал и нырнул в этот полузамерзший пруд. Нам пришлось его вытаскивать…”
Леня с психологом Анастасией Сигуновой. Фото: Елена Балакирева
Какое-то время у Лени были серьезные проблемы со сном. Ночью Леню мучили желудочные колики. Он просыпался от боли, кричал, потом успокаивался и засыпал, но тут же просыпался снова. Никакие лекарства не помогали. Пробовали разные лекарства, иглоукалывание, но эффект был краткосрочным.
После занятий в “Пространстве общения” и поездок в летние и зимние лагеря от центра Леня стал спокойнее, больше ориентирован на общение. Сейчас он спит гораздо лучше, спазмы почти прекратились. В центре Леня учится самостоятельно одеваться и раздеваться, совершать выбор, общаться с помощью карточек, готовить еду и многому другому.
Текст опубликован на сайте "Правмира", который помогает нашему центру собирать деньги на аренду помещения.
Автор материала -- Екатерина Шалмина.
МЕЛ. Как воспитывать и учить ребёнка, который никогда не заговорит и ничего не может делать один
24.04.2018
История семьи, которая борется, чтобы у людей с умственной отсталостью было будущее.
Глебу 19 лет, у него с рождения несколько серьёзных проблем — от ДЦП и эпилепсии до умственной отсталости. Он может ходить, но не разговаривает. Может объяснить, чего хочет, но не может пересказать простейшую сказку даже с помощью картинок. Он сам надевает носки и штаны на резинке, но джинсы — уже сложно. О том, как адаптировать такого человека к жизни и где родителям искать помощь, рассказывает мама Глеба Жанна Малченкова.
Когда я была беременна, врачи подозревали что-то неладное, но амниоцентез (анализ околоплодных вод — Прим. ред.) показал, что всё в порядке. После рождения Глеб прошёл генетическое обследование, и у него обнаружилась хромосомная аномалия. Мы с мужем и наши родные приняли это относительно спокойно. Ведь люди с одним и тем же диагнозом бывают совершенно разными: кто-то даже может работать, а кто-то не выходит из дома. Мы верили в лучшее. Кроме того, мне повезло с людьми в больнице — никто не уговаривал оставить Глеба, врачи поддерживали.
Знакомые отреагировали хуже. С нашей семьёй перестала общаться половина друзей. Людей рядом осталось совсем немного, буквально несколько человек, но они с нами до сих пор. Их дети выросли рядом с Глебом и хорошо к нему относятся: читают ему книги, приносят подарки, знают, чем он интересуется. Двоюродная сестра Глеба живёт далеко, но общается с ним по скайпу. Задаёт ему вопросы, а я помогаю отвечать.
Глеб с двоюродной сестрой
Глебу нравятся несложные настольные игры типа лото. Он любит рассматривать картинки, любит животных: иногда друзья привозят нам свою собаку, мы идём с ней гулять. Обожает танцевать. С удовольствием ходит в магазины. Помогает на кухне, мы вместе печём пироги. Глеб любит ездить на дачу и путешествовать. Очень любит летать на самолётах и купаться в море, новые места. Но он ничего не может делать один. Глебу нужно, чтобы с ним рядом всё время кто-то был.
Глеб окончил коррекционную школу и сейчас учится в колледже ткачеству
Выразить злость, усталость и радость — через картинки В Москве работают всего две коррекционные школы, в которые принимают детей с его диагнозами. Он окончил школу на Киевской. С Глебом в классе учились шесть человек. Таким ребятам трудно дружить — там ведь каждый на своей волне. Те, кто был сильнее Глеба, не хотели с ним общаться, а он при этом заботился о тех, кто слабее. Помогал одеваться, обуть тапочки.
Сейчас Глеб раз в неделю ездит в Технологический колледж № 21 и учится ткачеству. О профессии речь не идёт: колледж, как и школа, нужен для социализации. Чтобы у человека был свой мир, свои дела и увлечения. Чтобы он мог общаться и находить с людьми общий язык.
Ещё Глеб больше десяти лет занимается в программах общественной родительской организации «Дорога в мир». Он одним из первых в нашей стране стал учиться альтернативной коммуникации по системе «Макатон». У него есть своя коммуникативная книга, в неё вклеиваются карточки с символами. Символы обозначают и вполне конкретные предметы, и абстрактные понятия — злость, дружбу, усталость. Как только узнаешь что-то новое, вклеиваешь в книгу соответствующую карточку и можешь использоватьеё в предложениях. Например, после школы у нас появилась картинка «колледж», теперь мы можем обсуждать, как туда добираться, что с собой брать и так далее. Коммуникативная книга у каждого своя, её содержание различается в зависимости от образа жизни и словарного запаса. Например, у Глеба в книге три страницы с названиями продуктов и блюд, а у кого-то — одна.
Коммуникативная книга, с помощью которой Глеб общается
Трижды в неделю Глеб ходит на групповые занятия в центр «Пространство общения». Сначала ребята общаются с помощью карточек, составляют расписание, потом начинаются сами занятия: танцы, рисование, кулинария, физкультура. Прежде чем что-то приготовить, дети с педагогом идут в магазин за продуктами. Они учатся пользоваться общественным транспортом, ориентироваться в городе, ходят в кафе или просто гуляют в парке, отмечают вместе праздники и ездят на природу.
Занятие в центре «Пространство общения»
«Пространство общения» возникло по инициативе команды родителей и специалистов. Много лет назад мы, родители, ходили на групповую терапию в Центр лечебной педагогики, потом наша группа выросла и отделилась от Центра. В прошлом году мы смогли открыть собственное пространство, где помогают и людям с инвалидностью, и их родным. Мы встречаемся несколько раз в месяц. Регулярно общаться с психологом и родителями с такими же проблемами очень важно.
Приятие тяжёлых диагнозов — это трудная и долгая работа. До сих пор не могу сказать, что проделала её до конца. Иногда я только делаю вид, что всё в порядке
И хочу сказать: те, кто смущается, кто не знает как вести себя с инвалидами и их родителями — ваша реакция совершенно нормальная, естественная и ожидаемая. Она не обижает. Я ведь и сама не всегда знаю, как себя вести.
Глеб ходит на разные занятия примерно с двух лет. Это наполняет и обогащает его жизнь. Но главная наша цель — сделать так, чтобы он смог жить без нас. Чтобы Глеб не потерялся и не замкнулся, если нас не станет. В то время как обычные люди накапливают знания, капитал Глеба — это опыт общения с разными людьми. Уже сейчас этот опыт огромен.
В Москве есть сильные педагоги-дефектологи, а вот педагогов по адаптивной физкультуре очень не хватает, как и вообще возможности заниматься спортом. В каждом районе есть центры социального обеспечения, где, по идее, инвалид может месяц в году заниматься физкультурой. Но, во-первых, один месяц — это мало, а во-вторых, преподаватели есть далеко не везде.
В центре «Пространство общения» учатся пользоваться общественным транспортом и ориентироваться в городе
С плаванием тоже проблемы. Чтобы попасть в бассейн, нужно пройти через душевую. Я не могу идти в мужскую раздевалку, а муж работает и не может водить Глеба регулярно. Но главное — не все адекватно реагируют на инвалида, который плещется на общей дорожке. А отдельной дорожки для него нет. Я знаю только одну семью, которая умудряется водить в бассейн сына-инвалида. Но он ходит туда с трёх лет, к нему все привыкли.
Собственная маленькая вселенная Глеба Не могу сказать, что отношение к инвалидам в последние годы улучшилось, но мы и так почти не сталкиваемся с негативом. Наша семья много лет живёт в одном районе. И для Глеба это собственная маленькая вселенная — у него есть «своя» парикмахерская и «свой» магазин. Здесь его все знают, с Глебом здороваются и разговаривают. Хотя недавно врач-терапевт в поликлинике удивился, когда увидел Глеба, делал замечания, что у него текут слюни, — но с этим ничего не поделаешь. Это вообще чуть ли не главная проблема, которая мешает нам выходить в свет. Было бы здорово от неё избавиться, но это, увы, невозможно.
Главная цель родных Глеба — сделать так, чтобы он смог жить когда-нибудь один
За границей к нам относятся лучше. А ещё там больше внимания уделяют мелочам. Например, недавно мы возвращались с отдыха, и нам в аэропорту открыли специальный вход, пропустили без очереди. Это простые вещи, которые несложно организовать, но они очень облегчают жизнь.
К сожалению, сейчас будущее людей с диагнозом Глеба в нашей стране одно — психоневрологический интернат
Родители пытаются изменить систему, создать своим детям-инвалидам условия, приближенные к семейным. Пробуют организовывать общие квартиры с регулярной помощью. Но пока это сложно даже с точки зрения закона. К примеру, Глеб — совершеннолетний, и я для него уже не мама, а опекун. По сути, государство имеет право (в случае чего) у меня его забрать. Если сын останется один, он автоматически попадёт в опеку, а оттуда в интернат, и никакого выбора нет. Надеюсь, когда-нибудь он появится.
Права на материалы с сайта mel.fm принадлежат ООО «МЕЛ» (ОГРН: 1157746946686). Полное или частичное воспроизведение материалов возможно только по письменному разрешению правообладателя.
Ссылка на материал